Странички быта мытищинцев в 30-е годы XX века
В 2012 году увидела свет книга «Мытищи. Улицы нашего детства», в которую вошли миниатюрные зарисовки-воспоминания о жизни и быте города в разные годы, проиллюстрированные материалами из фондов Мытищинского историко-художественного музея, а также из многочисленных семейных архивов. Один из авторов, представленных в книге, – местный краевед, к сожалению, недавно ушедший из жизни, Геннадий Смирнов. Предлагаем вашему вниманию две его зарисовки, вошедшие в эту книгу.
Перебираю старые семейные фотографии. Их чуть более двух десятков. На меня смотрит целая эпоха 20–30-х годов прошлого века. Вспоминаются различные мелочи быта, рассказы матушки о тех временах, да и 40-е годы во внешнем облике людей и условиях жизни мало в чем изменились.
Большая часть населения селилась в коммуналках, под которые приспособили большинство дач, а двухэтажные дома на Дружбе, в Перловке и Тайнинке в связи с регулярными уплотнениями были такими же квартирами с общей кухней, коридором и т.д.
Помню дом, где я проживал с родителями с 1938 года. Бывшая дача Балдиных была переоборудована под жильё для трёх семей. Общий коридор, где на стене висели два велосипеда, стояла детская коляска, кухня с большой плитой, топившейся только в зимнее время, три деревянных кухонных стола, где нашли своё место две керосинки и один примус. На стенах – жестяные тазы и корыта для стирки и купания малышей. Имелся туалет для зимнего использования. Летом использовался уличный, в углу участка. К нему был пристроен такой же для соседних жителей. Отопление было печным. Дрова покупала каждая семья, а для зимней топки кухонной печи − вскладчину. Работникам железнодорожного транспорта полагался «угольный паёк» в виде второсортного каменного угля. На нашей улице были две такие семьи.
На участках стояли сараи, где хранились запасы дров, инвентарь, включающий двуручные пилы, лопаты, грабли, тележки, санки и всё, что было так необходимо в повседневной жизни. Садовые участки раскапывались под огороды и посадки плодовых кустарников. Владельцы домов могли себе позволить и плодовые деревья. Строго запрещалась вырубка естественно растущих сосен и лип, что сохранились от дачных времён (в годы войны этот запрет обходили под любыми предлогами).
Внутреннее убранство жилищ было очень скромным. В наших двух комнатах из мебели имелись: кровать двуспальная ещё дореволюционного производства, обеденный стол, сундук, тех же времен и детская кроватка с сеткой (в последующие годы она поочередно использовалась по прямому назначению для моих сестёр). Из новых покупок меблировку пополнили одностворчатый фанерный платяной шкаф «под дуб» с ящиком для обуви, диван и лёгкая этажерка из трёх полок, где размещались набор пластинок (в специальном ящике), патефон (признак достатка). Верхнюю полку венчали две фотографии моих родителей в рамочках. В 1938 году их заменило моё фото в цветущем восьмимесячном возрасте. Для моей тётушки-студентки был отгорожен уголок, где поместились только кровать и тумбочка. Стулья были сборные. Четыре стула – лёгкие «венские» (видимо, остались от бывших дачников), а два стула были явно канцелярские, с дерматиновыми подушками на спинках и сиденьях, щедро пробитых гвоздиками с фигурными шляпками. Их вид неизменен минимум лет сто. Стены украшали три картины с изображением пейзажей. Работы были без рам, написанные на фанере маслом. Автором картин являлся художник Добряков, входивший в артель мытищинских художников и мастеров декоративно-прикладного искусства. Висела на стене под стеклом ещё одна хромолитография: внезапное бегство стада диких оленей через бивак охотников.
Портретов вождей не припомню, возможно, их не было не только у нас, но и у соседей. В послевоенное время, когда происходила перепланировка дома на отдельные квартиры, за старой фанерной перегородкой я обнаружил альбом без обложки, посвящённый жизни Ленина. Он был спрятан после того, как прошёл процесс по делу Бухарина. В альбоме была фотография с изображением бывшего некогда «любимца партии», осуждённого как «враг народа». Необходимо отметить, что имелась ещё одна тумбочка, где хранились книги издания «ЗИФ» («Земля и Фабрика»), а также детские книги 30-х годов.
Праздничные вечера были скромными. Из деликатесов выставлялись сыр, дешёвая колбаса, селёдка и обязательный винегрет.
Строим сарай
Летние дни в Перловке 1940 года. В нашем доме, бывшей даче Балдиных, ставшей коммуналкой, идёт строительство. Отец с соседями делают пристройку. Таким образом, вместо одной комнатушки и крохотной терраски у нас появится ещё большая комната. Уже завезли брёвна, и пильщики на высоченных козлах пилят доски для пола. Один пильщик стоит вверху, а другой внизу − равномерно водят огромной пилой.
Мне это интересно, но больше всего нравится гулять в только что построенном сарае. Там так приятно пахнет смолой! Строение – гордость отца. Он сам его соорудил из досок-горбылей и покрыл крышу толью.
Мимо сарая по проезду медленно движется длинная телега с брёвнами. Рядом степенно вышагивает извозчик – дед Картинин. Он двухметрового роста, с окладистой рыжей бородой, в неизменном картузе. К несчастью, возчик не рассчитал ширины проезда и краем телеги зацепил угол новенького сарая. Раздаётся скрежет, и сарай соскакивает с опор. Телега останавливается, и виновник «аварии» чешет в затылке, обдумывая ситуацию. С криком на великана-извозчика кидается отец. Он храбро прыгает ему на грудь, вцепляется в бороду и одной рукой наносит удары. Возчик крутится на месте и пытается стряхнуть напавшего. Наконец, это ему удаётся. Отец продолжает наскакивать, но уже безрезультатно. Наступает минутная пауза.
Дед Картинин подходит к сарайчику, без видимых усилий поднимает соскочивший угол и устанавливает всё сооружение на место. Инцидент исчерпан. Телега трогается. Отец с победным видом удаляется. Я очень доволен. Небольшого роста, а не побоялся такого большого дяденьки.
Геннадий Смирнов
